Православие это язычество (религия, придуманная для русских). Разница между христианством и язычеством

Ирина Дмитриева

Вероучения надо не придумывать, а знать

Невозможно сравнивать христианство ВООБЩЕ с язычеством ВООБЩЕ, поскольку, особенно последнее, настолько различно, что совершенно не корректно было бы стричь всех под одну гребёнку. Некоторые древнеегипетские (и не только) языческие культы требовали человеческих жертвоприношений. Древнегреческие боги давали такой пример «нравственности» и «добродетели», что современному телевидению, с его похабными «окнами» до них далеко. Ритуальные оргии западных славян, приносящих кровавые жертвы рукотворным идолам (южные и восточные обожествляли силы природы) ничуть не лучше. Описание битв, которые ведут между собой шаманы (читайте книгу В.Н. Фёдорова «Служители трёх миров») наводят страх, несравнимый с эффектом от самых жутких фильмов ужасов. А повесть Н.С. Лескова «На краю света» открывает такой чистый и светлый мир северного человека, что он является откровением и служит укором православному архиерею.
Язычество духовное детство всех народов (кроме еврейского), это результат естественного богопознания. Древние христианские писатели говорили, что Бог и язычников милует и им открывает Себя в их совести и разуме. Неоспоримый факт, что среди язычников всегда были люди, которые «Искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли» (). И в этом смысле справедливо, что и в язычестве «совершался положительный религиозный процесс» (С. Булгаков. «Свет невечерний»). Именно поэтому так естественно и органично наши с вами предки и земляки принимали в сердце «доброго Христосика».
Очень хочется быть понятой правильно. Не ссоры ищу я, а понимания. Не осуждению язычества посвящена наша статья. Это всего лишь попытка показать, во что же на самом деле верят христиане, и как наша вера соотносится с языческой.
Видите ли, читая многочисленные антихристианские публикации в местной прессе, я обнаружила, что их авторы не знают, по крайней мере, двух вещей. Во-первых, история религии давно опровергла заблуждение о том, что идея Бога эволюционировала от многобожия к единобожию. Люди, как пишет Г. Честертон («Бог и сравнительное изучение религий») «начали с простой и поразительной идеи Вседержителя и только потом, как бы от усталости, соскользнули к богам или бесам». Это подтверждают и современные аборигены Австралии, являющие монотеизм с явной нравственной окраской (их бога зовут Атахокан), и калифорнийские индейцы, поклоняющиеся «Великому Духу, Который выше всего», и т.д.
Но Апостол предупреждал: «Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут» (). К языческим относятся отнюдь не только политеистические верования. «Термин «язычество» происходит от церковно-славянского слова «язык», означающего «народ», пишет доктор богословия А.И. Осипов («Путь разума в поисках истины»). В ветхозаветную эпоху евреи называли язычниками все другие народы, вкладывая в это слово негативную оценку и самих народов, и их религиозных верований, обычаев, морали, культуры и проч. Однако в христианстве он уже не включает в себя что-либо, связанное с нацией или расой». Им обозначаются религиозные учения и мировоззрения, не принимающие Библии за источник сверхъестественного Откровения, а также прочие нехристианские мировоззрения.
Во-вторых, авторы антихристианских статей совершенно не знают предмета дискуссии, то есть собственно христианства (православия, в частности). А потому они спорят не с ним, а с тем, что сами думают о христианстве, что им христианством КАЖЕТСЯ. Согласитесь, когда вступаешь в дискуссию, претендующую на статус научной, надо прежде ознакомиться со взглядами оппонентов. Причём желательно не в изложении недобросовестных или несведущих интерпретаторов и критиков, а, что называется, из первых рук. У нас же сначала оппонентам приписывается некая точка зрения, затем несуществующие постулаты весьма успешно (в отсутствии конструктивной дискуссии) опровергаются, а потом на руинах низвергнутых иллюзий (замечу собственных) возводится по видимости стройное здание собственной логики. Впрочем, с формальной логикой (женскую оставим дамским журналам) у многих тоже большие проблемы.
Чтобы не быть голословной и в то же время не перепечатывать чужие тексты полностью (в них что ни предложение, то революционное открытие в теологии, типа «четырёхчастной» христианской картины мира у Л.Н. Жуковой), приведу для иллюстрации лишь один пример. Г.И. Романов в статье «Религиозный мир народов Якутии» пишет: «Тупоумие [православных] переходит в безумие. В таком случае православные христиане буйно размахивают жезлом политического обвинения в национализме или разжигании национальной или религиозной розни и отстаивая на словах истинность своего ложного представления или утверждения, то есть настаивая на субъективном единстве субъективного и объективного. Если единство субъективного и объективного не выходит за пределы субъективного, то оно дает нам ложь, а не истину. Ибо подлинная истина состоит в объективном единстве субъективного и объективного, так как в этом единстве приоритетным и первичным является объективное, которое выступает как основание и суть истины»..
Вообще-то ещё апостол Павел признавал своё безумие: «И Иудеи требуют чудес, и Еллины [язычники И.Д.] ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (). Да, мы безумны, но очевидно не настолько, чтобы понимать смысл подобных изречений.
В результате разговор приходится начинать с доказательств того, что ты не верблюд. Чтобы не ставить своих оппонентов в подобное положение, я буду ссылаться на них, точно цитируя тексты.

Прошлое: «своя» вера или «свои» законы физики

Можно согласиться с Л.Н. Жуковой («Языческое миропонимание и XXI век»), что каждый народ имеет (имел) свою мировоззренческую мифологическую картину образования Земли и жизни на ней. При этом автор утверждает, что христианство это «мифологическая мировоззренческая концепция о началах мира народа, преимущественно живущего за пределами нашей страны. Чужие лики и имена, чужая природа, животный и растительный мир Чужая картина мира. Наши народы и наша наука, наконец, прозрели и увидели славянскую, якутскую, тунгусскую, юкагирскую картину мира». Интересно было бы получить ссылочку на научные труды, «прозревших» физиков, химиков, биологов, лингвистов.
Действительно, психолингвистика подтверждает, что у каждого народа есть своя языковая картина мира, но не надо путать её с научной. Для древних язычников, искренне считавших, что за пределами их «Ойкумены» кончается земля, естественно было верить в то, что их мир сотворён особенным образом, что у них есть СВОЙ уникальный прапредок, СВОИ боги, что они вышли из Матери-Земли, а остальные неизвестно откуда. Ведь наука о праязыке тогда ещё не подошла к выводу о едином происхождении человека, и археология не знала имён Л. Лики и Ю.А. Мочанова, и генетика ещё не открыла митохондриальную ДНК, обещающую за разностью генов «прозреть» единое в расах и народах, и закон всемирного тяготения ещё не начал «действовать» на всей территории планеты, и теория «большого взрыва» ещё не озарила умы физиков.
Сегодня всё это естественно входит в картину мира образованного человека. Создавать конфликт между знанием и верой опасно, поскольку он разрушает целостное восприятие действительности. Вот Л.Н. Жукова констатирует: «Основные законы, управляющие юкагирским обществом, исходили от Солнечного божества». Неужели Людмила Николаевна сама верит в то, что Солнце спустило юкагирскому народу подобные директивы? Наверное, нет. Она ЗНАЕТ, что нет. Так почему же хочет, чтобы современные юкагиры поверили в это снова?
Г.И. Романов пишет: «В воображении северного человека природа, это личное, живое существо, притом злое, враждебное человеку существо, причиняющее ему страдания, отрицательные ощущения: холод, голод, боль, болезнь, то есть природа в недобром состоянии, в состоянии зложелательства и гнева». Поразительно, но пафос его статьи состоит в том, чтобы вернуть современным эвенам веру, основанную (по его же словам) на страхе и воображении
Да, наше восприятие мира, природы, человека различно, в силу того что в ядре сознания народов отразились различия религиозных культов, но это область чувств и эмоций не надо смешивать. Как к древним верованиям относиться сегодня? Бережно. Надо постигать эту разность, исследовать корни своей и чужой уникальности, изучать, как они воплотились в материальной и духовной культуре и сохранять феномены культуры для себя, своих потомков, для всего мира.
Что касается христианства, то мы здесь не будем опровергать мифы, почерпнутые из школьных учебников советского времени, о конфликте его с наукой, поскольку очевидно, что наука в современном её виде сформировалась именно в лоне христианской культуры.. Тут есть другой тонкий момент. Дело в том, что для нехристиан Христос это так же, как и «свои» боги, всего лишь плод воображения или, в лучшем случае, ординарный пророк. Выбор веры для человека, относящегося к религии как к идеологии, определяют факторы внерелигиозные традиции, политические интересы, личные амбиции и т.д. Христианин же верит в Живого Бога, реального, не воображаемого. И только потому, что это не выдумка, он верит сам и предлагает поверить другим. Противоречит ли вера в Христа научной картине мира? Однозначно нет, поскольку наука изучает тварный мир, в котором иные находят себе богов, вера же обращает сердце к Творцу, не к твари.
О чём же на самом деле говорит Библия? Разве о чужих народах? Нет! Это история не «чужих народов» наша собственная. Это рассказ о том, как Промысл Божий действует в человеческом мире, как влияет на жизнь каждой конкретной личности нашу с вами, как определяет жизнь целых народов, независимо от того, на какой территории они живут, с каким климатом и ландшафтом, какого цвета кожу имеют, на каком языке говорят. Это история взаимоотношений людей и Бога. История, которая однажды привела к тому, что Творец мира воплотился, чтобы спасти каждого из нас от ужаса, обессмысливающего жизнь всех, независимо от расы, национальности и государственных границ от смерти. Это история того, как люди не узнали Бога и Его распяли, как они не узнают Его до сих пор, захлопывают перед Ним дверцы своей души, распинают ложью, злом, грехами. Это история того, как из века в век побеждают на Земле и в сердцах отдельных людей, жаждущих войти в радость Господа, добро и любовь это история святых, доказывающая, что каждый из нас может достичь святости, если только очень-очень-очень захочет. Если только

Настоящее: счастье возможно

Но каждый из нас живёт в настоящем и каждого из нас объединяет одно естественное желание быть счастливым. Только само понятие счастья и пути его достижения мыслятся в разных культурах, сложившихся под влиянием различных религий, по-разному. Ну, например, Г.И. Романов пишет: «Обращение верующих эвенов и других народов Якутии с просьбой к Солнцу, Луне и иным предметам природы имеют двойственный смысл. С одной стороны, это означает, что они признают превосходство предмета, его власть и произвол над собой. С другой стороны, они сознают свою силу, хотят осуществить свою власть над этим предметом, персонифицированным как бог, которого, как было сказано, можно принудить против его воли выполнить цель, план и желание человека. Почитание и поклонение непосредственно связаны с заклинанием, с настоятельной мольбой помочь в каком-либо предприятии, в оленеводстве, охоте, рыболовстве и лечении болезней. Следовательно, их предназначением служит колдовство над суровыми, грозными и враждебными силами природы Севера осуществление того, что думает и хочет северный человек, а именно его комфортного, длительного и счастливого существования».
Видимо, философ прав: «Страх перед непокорными и всесильными силами природы и общества порождает и у северного человека религиозные представления и действия и выступает как причина возникновения религии. Особенный ужас вызывало такое явление и действие природы и общества как смерть». Таким образом, причиной возникновения языческой религии народов Якутии, по Романову, являлись страх перед стихиями природы и особенно смертью, желание жить комфортно и овладение с этой целью техниками заклинаний и колдовства. «Шаманство определяется как боязнь злых духов, заклинание и изгнание их, то есть как непрестанная борьба с враждебными духами и победа над ними».
Действительно, нехристианское сознание и религиозное, и атеистическое единодушно: благо мыслится в плоскости ценностей этого мира. Каковы же они? На этот вопрос даёт ответ Евангелие в том месте, где описываются искушения Христа. А.И. Осипов, ссылаясь на , комментирует: «Три С славолюбие, сребролюбие и сластолюбие (стремление к чувственным удовольствиям) лежат в основе религиозных исканий человека, порабощённого этим страстям». Поэтому целью язычества (в том числе современных неоязыческих практик типа фэн-шуй, «Аватар» и т.д.) является магическое подчинение сверхъестественных сил для удовлетворения жизненных запросов (впрочем, сильно изменившихся).
Конечно, почти все вероучения в той или иной форме проповедуют аскезу, но цели воздержания при этом весьма отличны. Андрей Кривошапкин-Айынга («О белой религии народа саха тэнгрианстве») учит: «Только отказавшийся сознательно от удовлетворения своих животных инстинктов, наследия Нижнего Мира, человек может достичь высоких уровней сверхсознания. Только самоограничение и жизнь ради своего народа даёт возможность ему это сделать. Человек, сознательно стремящийся к симбиозу с окружающей средой и развивающий свои подсознательные способности, может сам развивать свое физическое и духовное совершенство с достижением высших уровней человеческого разума». Что ж, идея сверхчеловека не нова. Наверное, приятно ощущать себя достигшим «высших уровней человеческого разума». Только вот как-то неуютно начинаешь себя чувствовать рядом с такими «сверхчеловеками», особенно, когда на страницах городской газеты г-н Уххан начинает разбирать у кого ум генетически приобретённый, а у кого «он ни как не поймёт». Или когда г-н Айынга заявляет: «Химерный суперэтнос, проповедующий мнимые ценности жизни, разрушает природу, рубит сук, на котором сидит… Наивные мысли раба христианина о том, что стоит только покаяться и добрый боженька всё простит и поможет, в действительности не исполнятся». Что тут скажешь? Ну, во-первых, исполняются, а, во-вторых, не только у христиан.
Если бы то или иное верование рождалось лишь в результате «творчества масс» и «не работало», то никакая религия не могла бы существовать, так как люди бы неизбежно разочаровывались. Смею утверждать, что язычество народов Якутии не было только плодом воображения. Очевидно, что в нём, как и во всех религиях, отразилась некая истина о духовном мире, открывающаяся человеку в его интуиции (св. писал: «У всех есть семена Истины»). Ведь и с точки зрения христиан, духи существуют. И христиане верят, что духовный мир это мир напряжённой борьбы духов злобы поднебесной и духов добра и Света. Вот с ними-то этими духами и устанавливали своё взаимодействие древние народы, пытаясь подчинить их своим жизненным потребностям или хотя бы защититься от действия злой силы. И факт, что это удавалось, как удаётся сегодня экстрасенсам, шаманам, оккультистам и тем, кто пытается погадать «в Крещенский вечерок».
Христиане верят в это. Но они верят и в другое. В то, что есть Единый Творец мира и всех народов, Создатель законов физических и духовных, которые, конечно же, универсальны. Причём, Всемогущий Бог этот не только не злой, не кровожадный, не страшный, Он сама Любовь. Впрочем, целью Его не является создание здесь, на земле для человека комфортных и безмятежных условий жизни. Так случилось, что первый человек, наш общий праотец, пал, нарушив запрет Господа, то есть согрешил. С этого момента грех вошёл в саму природу человека, а через него в окружающий мир. Поэтому любые попытки построить на земле «Царствие Небесное» некий идеальный мир, в котором всем будет удобно, счастливо, безболезненно и весело неосуществимы. Это утопия, поскольку страсти, которые есть в каждом из нас, независимо от рас и национальностей, государств и культур, терзают и будут терзать человека, отравляя жизнь его и близких. Рабство страстям привело к тому, что гедонизм стал религией общества потребления. Настоящий язычник никогда не шёл против природы. «Цивилизованный» неоязычник приносит в жертву своим идолам комфорту, неуёмному желанию наслаждаться природу, культуру, нравственность, честь, достоинство, любовь, то есть всё, что бесполезно с утилитарной точки зрения.
Между тем абсолютное счастье для человека достижимо, причём вовсе не после смерти, в Раю. Царствие Небесное прорастает внутри нас уже здесь и сейчас, в этом мире, на этой земле. Путь к нему лежит через очищение сердца, борьбу с грехами и страстями, через стяжание любви, такой, о которой до Христа человечество не знало. И «одна из христианских заповедей призывает нас молиться за тех, кто творит нам напасти» вовсе не потому, что «это-де смягчит их сердца», как полагает Л.Н. Жукова, а потому что это ТАКАЯ любовь, которая вмещает в себя всех без исключения, без ожидания благодарности, без стремления получить любовный ответ, без жажды аплодисментов. Эта любовь подразумевает готовность к личной жертве (не в огонь водку плеснуть, не ленточку повязать на дерево, не яйцо на Пасху раскрасить, не овечку зарезать, не чужую кровь пролить свою). Потому она и называется ЛЮБОВЬЮ, что СОВСЕМ без корысти.
Христианин не пытается изменить весь мир, он стремится менять СЕБЯ, через покаяние, открывая в себе Бога. И тогда, когда меняется человек такое чудо начинает меняться его жизнь, люди вокруг, сама природа. Известно, что на Соловках рос виноград, а дикие звери защищали святых людей. Святость человеческая это не миф, это реальность. Достаточно почитать жития святых, которые Господь пишет и сегодня, являя нам всё новых людей, уподобившихся Ему в этом главном призвании человека в любви.
Кто-то скажет: «Но христиане так не живут!» А я отвечу: живут и именно так стремлением к совершенству. И именно этим усилием держится мир. А кто не живёт ТАК тот не христианин. В христианстве нет магии. И даже таинства не делают человека христианином автоматически. Если ты в Христа крестился, но в Христа не облёкся и не пытаешься, то можешь ставить сотни свечей, исполнять все обряды и предписания церковные, даже прибегать к исповеди и причастию, всё тщетно. Только реальный труд, соработничество с Богом соединяют нас с Ним по-настоящему. Другое дело, что не у всех хорошо получается. Но разве мы судим об искусстве по дилетантам, или о науке по двоечникам? У каждого свои духовные способности, главное реализовать их в полной мере.
Поэтому и временные обстоятельства жизни для христианина не столь уж важны, поэтому он порой добровольно идёт на лишения и ограничения, чтобы желания плоти не поработили его дух, устремлённый к Богу. Поэтому ему и самые страшные муки легки, ведь вместе с ним всегда и везде любящий, милующий, прощающий, спасающий Бог.

Будущее: и будет каждому по вере

Что касается будущего здесь на земле, то, как я уже говорила, христиане слишком глубоко постигли природу человека, чтобы верить в утопические идеи типа коммунистической или неоязыческой о построении земного рая в отдельно взятой стране или регионе. Они верят, что конец мира будет (когда неизвестно и не суть важно), главное, что каждому придётся отвечать за свою жизнь перед Богом. Рай и ад это не место (как верхний и нижний мир) это состояние. Время кончится, и каждый из нас останется с тем, что искал. Жаждущие Бога и Правды Его обретут блаженство. Искавшие земных благ, останутся в вечном поиске недостижимого. Бог никого не тащит к Себе насильно. Тот, кто не хотел знать Его здесь, не узнает и там.
Богослов Андрей Кураев заметил: «В истории остаются духовные прорывы, когда та или иная культура обретает более высокий уровень духовных ценностей; и остаются в памяти катастрофы, когда народ меняет основную тему своей жизни и начинает примерять к себе другие и более низкие стандарты». Это наша с вами история. Но надо помнить, что, делая свой выбор сегодня, мы определяем не только свою личную судьбу.

Философия и наука

Особое место в античной культуре занимает философия, получившая развитие в греко-римском мире с VII в. до н.э. до начала VI в. н.э. Сам термин “философия” - греческого происхождения (от phileo – люблю и sophia – мудрость).

Принята следующая периодизация античной философии:

1. философия досократиков (натурфилософия, пифагореизм) и Сократа – конец VII - конец V вв;

2. классическая древнегреческая философия (Платон и Аристотель) - IV в. до н.э.;

3. эллинистическо-римская философия(стоики, скептики, эпику-

рейцы) - конец IV в. до н.э. - середина III в. н.э.;

4. философия неоплатонизма (Плотин, Ямвлих, Прокл) - середина

III - начало VI в.

Для античной философии характерны:

органичная взаимосвязь натурфилософии и космологии с этикополитическими учениями, отсутствие противопоставления человека и природы;

понимание добродетели как принципа космического единства и жизни согласно этому принципу;

подчинение морально-этических норм всеобщим космическим законам; нравственность состоит в правильном осуществлении добродетели;

отсутствие субъективного восприятия мира: любое философское знание проникает в разум индивида извне (в качестве частицы Логоса, Единого-Бытия или потенции перводвигателя);

в античной философии антагонизм идеи и материи не имеет смысла, поскольку сама Вселенная является символом единства зримого и умопостигаемого; противоборство материализма (линия Демокрита) и идеализма (линия Платона) выражает противостояние чувственного восприятия и умозрительного знания;

инерционность любого движения, которое характеризуется непременным стремлением к покою; античным философам было неизвестно понятие вечного движения, зависящего от физических законов;

отсюда - обязательная цикличность мирового исторического процесса: вечным может быть лишь бесконечное повторение цикла "возникновение - гибель";

тесная связь с наукой, параллельное развитие науки и философии.

Естественно-научные знания древних греков и римлян испытали на себе сильное влияние вавилонской и египетской науки (математики,

астрономии). Древнегреческое научное знание первоначально было единым, из него еще не выделились отдельные дисциплины (натурфилософия – единство философии и естествознания). В V в. до н.э. возникло атомистическое учение Левкиппа и Демокрита, сохранявшее свою актуальность вплоть до XIX в. Аристотель положил начало физике, отделив ее от математики и астрономии. В III в. до н.э. возникли геометрия Евклида и механика Архимеда. Формирование биологии связано с именами Алкмеона Кротонского, впервые в научных целях анатомировавшего трупы животных, Анаксагора, Эмпедокла и Демокрита, заложивших основы научного представления о зарождении живых организмов, Аристотеля, написавшего ряд биологических трактатов. Величайшими врачами античности были Гиппократ и Гален.

Бурное развитие как гуманитарных, так и естественных наук приходится на эллинистический период. При дворцах правителей создаются коллективы ученых, щедро субсидируемые правительством, занятые решением научных проблем, которые преимущественно носят не фун-

даментальный, а прикладной характер. Такие коллективы ученых сложились в Антиохии, Пергаме, Сиракузах, Афинах, на Родосе и в других городах, но наиболее крупный находился в Александрии, при царском дворе Птолемеев. К концу Ш в. до н.э. александрийская библиотека насчитывала свыше полумиллиона папирусных свитков; в ней была сосредоточена большая часть книжных богатств древности. Здесь работали Аполлоний Родосский, Эратосфен, Аристарх, Архимед, Евклид, Каллимах и многие другие прославленные ученые эллинизма. Именно им принадлежит значительная часть выдающихся научных открытий того времени. Наибольших успехов достигли математика и астрономия, в частности, разработка Аристархом Самосским гелиоцентрической системы мира.

В римской науке , в первую очередь, развивались те отрасли, которые имели прикладной характер (теория строительства, география, медицина). В области астрономии Клавдий Птолемей отказался от гелиоцентрической теории Аристарха Самосского, выдвинув ошибочную геоцентрическую концепцию.

Одним из важнейших достояний не только античной, но и всей мировой культуры, является римское право. С ним читатель познакомится в курсе соответствующей дисциплины. Скажем лишь, что римские правовые нормы были столь гибкими, что их можно было применять в любой общественной системе, построенной на основе частной собственности.

Образование и воспитание

Греческий архаический идеал образованности и воспитанности воплощен в благородных героях Гомера, которые в совершенстве владели всеми видами оружия, с успехом участвовали в спортивных и игровых состязаниях, прекрасно пели, играли на лире, танцевали и обладали даром красноречия. Цель образования и воспитания сводилась к формуле: "быть всегда лучшим и превосходить остальных", то есть достичь при жизни громкой славы и чести, чтобы и после смерти продолжать жить в человеческой памяти.

Позднее, в зависимости от условий развития древнегреческих полисов, сложились различные системы воспитания и образования, из которых наиболее известны афинская испартанская .

Система воспитания, сложившаяся в Афинах, была наиболее разносторонней и демократичной; она предусматривала сочетание умственного, нравственного, эстетического и физического воспитания. До семи лет мальчики воспитывались дома; затем они посещали грамматические школы, где обучались чтению, письму и счету, и позже (или одновременно) - кифаристские школы, где учились музыке. С двена-

дцати-тринадцати лет мальчики переходили в палестру, где получали физическое воспитание, упражнялись в пятиборье. Более состоятельные родители, готовя своих детей к общественной деятельности, посылали их потом в гимнасии.

В Спарте контроль государства над воспитанием начинался с первых дней жизни ребенка: новорожденных осматривали, отбирая для государственного воспитания только здоровых детей (остальных, по преданию, сбрасывали в пропасть). До семи лет дети воспитывались дома. Система государственного школьного обучения была обязательной для каждого спартанца от восьми - до двадцатилетнего возраста. В школах велось преимущественно военно-спортивное и общественнорелигиозное обучение. Ученики писали на вощеных табличках, позднее на папирусе. Обучение арифметике, чтению и письму происходило одновременно (так как цифры обозначались буквами).

Римским идеалом считался крестьянин-воин, в мирные времена бывший земледельцем и скотоводом, а во время войны - воином. Помимо способности читать, писать и считать, он должен был быть обучен четырем предметам: сельскому хозяйству, врачеванию, красноречию и военному искусству. Существенным воспитательным фактором было культивирование почитания верований и обычаев предков, беспрекословного подчинения "отцовской власти". Хороший гражданин у римлян отождествлялся с послушным сыном и дисциплинированным воином.

Со II в. до н.э. все большее значение в Риме приобретает греческая образовательная система. Окончательно утвердилась она в I в. до н.э., правда, с некоторыми римскими особенностями. Математические дисциплины отошли на второй план, уступив свое место юридическим наукам. Изучение языков и литературы велось одновременно с преподаванием римской истории, состоявшим главным образом в сообщении исторических примеров достойного поведения предков. Уроки музыки

и гимнастики как таковые отсутствовали, вместо них часто проводилось практическое обучение верховой езде, фехтованию и плаванию. На более высокой стадии практиковалось изучение риторики.

Во II в. н.э. учреждается несколько высших школ, в которых группы студентов специализируются в конкретных областях знания (риторика, философия, юриспруденция, медицина, архитектура и т.д.).

В период республики обучение было частным и государство в него не вмешивалось, однако в период империи оно поставило образование под свой контроль. Учителя стали государственными служащими и получали жалованье.

Глава семнадцатая.

ОТЛИЧИЕ ХРИСТИАНСТВА ОТ ЯЗЫЧЕСТВА.

Христос есть всемогущество субъективности, освобождённое от всех уз и законов природы сердца, исключающее мир и сосредоточенное только в себе чувство, исполнение всех сердечных желаний, вознесение на небо фантазии, пасхальный праздник сердца, поэтому в Христе заключено отличив христианства от язычества.

В христианстве человек сосредоточивался только на себе, освобождался от связи с миром, становился самодовлеющим целым, существом абсолютным, внемировым, сверхмировым. Он не считал себя существом, принадлежащим миру; он порывал всякую связь с ним; поэтому он не имел больше основания сомневаться в истинности и законности своих субъективных желании и чувств и считал себя существом неограниченным: ведь граница субъективности есть именно мир, объективность. Язычники наоборот, не замыкались в себе самих и не удалялись от природы и потому ограничивали свою субъективность созерцанием мира. Древние преклонялись перед величием интеллекта, разума, но они были настолько свободомыслящи и объективны, что признавали право существования, и притом вечного существования, за оборотной стороной духа, за материей, и не только в теории, но и на практике. Христиане же простирали свою практическую и теоретическую нетерпимость до того, что ради утверждения своей вечной субъективной жизни уничтожали противоположность субъективности, природу, создавая веру в кончину мира. Древние были свободны от себя, но их свобода была свободой равнодушия к себе; а христиане были свободны от природы, но их свобода была не свободой разума, не истинной свободой (истинная свобода ограничивает себя созерцанием мира, природой), а свободой чувства и фантазии, свободой чуда. Древние восхищались природой до такой степени, что забывали о себе, терялись в целом; христиане презирали мир: что такое тварь в сравнении с творцом? что такое солнце, луна и земля в сравнении с человеческой душой? Мир прейдёт, а человек вечен. Христиане отрешали человека от всякого общения с природой и через это впадали в крайность чрезмерной щепетильности, усматривая даже в отдаленном сравнении человека с животным безбожное оскорбление человеческого достоинства; а язычники, напротив, впадали в другую крайность, часто не делая никакого различия между животным и человеком, или даже, как, например, Цельз, противник христианства, ставили человека ниже животного.

«Язычники потому осмеивали христиан, что они угрожали гибелью небу и звездам, которые мы покидаем такими же, какими их нашли, а самим себе, то есть людям, имеющим не только свое начало, но и свой конец, они обещали вечную жизнь после смерти» (Минуции Феликс, Октав., гл. 11, пар. 2).

Но язычники рассматривали человека не только в связи со вселенной, они рассматривали человека, то есть индивида, отдельного человека, в связи с другими людьми, в связи с обществом. Они строго отличали, по крайней мере как философы, индивида от рода, смотрели на индивида, как на часть от целого человеческого рода, и подчиняли отдельное существо целому. «Люди умирают, а человечество продолжает существовать», – говорит один языческий философ. «Как ты можешь жаловаться на потерю своей дочери? – пишет Сульпиций Цицерону. – Гибнут великие города и славные царства, а ты безутешно горюешь о смерти одного человечка? Где же твоя философия?» Понятие человека как индивида у древних обусловливалось понятием рода или коллектива. Они были высокого мнения о роде преимуществах человечества, возвышенно судили о разуме но были невысокого мнения об индивиде. Христианство, напротив, не считалось с родом и имело в виду только индивид. Христианство, – разумеется, не современное христианство, воспринявшее культуру язычества и сохранившее лишь имя и некоторые общие положения христианства, есть прямая противоположность язычеству. Оно будет понято правильно и не будет искажено произвольной, умозрительной казуистикой, если будет рассматриваться как противоположность; оно истинно, поскольку ложна его противоположность, и оно ложно, поскольку истинна последняя. Древние поступались индивидом для рода; христиане жертвовали родом ради индивида иначе: язычники мыслили и понимали индивид только как часть в отличие от целого; христиане, напротив, видели его только в непосредственном, безразличном единстве с родом.

Аристотель, как известно, в своей «Политике» утверждает, что индивид, как не удовлетворяющий сам себя, относится к государству так, как часть к целому, и что поэтому государство по своей природе предшествует семье и индивиду, так как целое по необходимости появляется раньше части. Правда, христиане «жертвовали» также «индивидом», то есть личностью как частью, целому, роду, общине. Часть, говорит св. Фома Аквинский, один из величайших христианских мыслителей и богословов, жертвует собой в силу естественного инстинкта интересам сохранения целого. «Каждая часть по природе любит целое больше себя. И каждый отдельный человек по природе любит больше благо своего рода, чем свое личное благо или благополучие. Поэтому всякое отдельное существо по-своему любит бога, как всеобщее благо, больше, чем самого себя» (Summae P. I., Qu. 60, Art. V). Поэтому христиане в этом отношении думали так же, как древние. Фома Аквинский восхваляет (de Regim. Princip., lib. III, c. 4) римлян за то, что они превыше всего ставили свое отечество и своим благом жертвовали его благу. Но все эти мысли и настроения в христианстве встречаются только на земле, а не на небе, в морали, а не в догматике, в антропологии, а не в богословии. Как предмет богословия индивид есть сверхъестественное, бессмертное, самодовлеющее, абсолютное, божественное существо. Языческий мыслитель Аристотель считает дружбу («Этика», кн. 9, гл. 9) необходимой для счастья, а христианский мыслитель Фома Аквинский это отрицает. «Общение друзей, – говорит он, – не есть необходимость для человеческого счастья, поскольку человек имеет уже всю полноту своего совершенства в боге». «Поэтому душа, наслаждающаяся исключительно богом, все-таки блаженствует, даже если она не имеет возле себя ближнего, которого она любила бы» (Prima Secundae, Qu. 4, 8). Следовательно, даже и в блаженстве язычник сознает себя одиноким как индивид и потому нуждается в другом существе, себе подобном, нуждается в роде; а христианин не нуждается в другом "Я", раз он как индивид не есть индивид, а есть род, всеобщее существо, раз он обретает «всю полноту своего совершенства в боге», то есть в себе самом.

Христианство считало индивида предметом непосредственного попечения, то есть непосредственным объектом божественного существа. Язычники верили в провидение индивида, обусловленное родом, законом, мировым порядком, то есть верили только в опосредствованное естественное, а не чудесное провидение; христиане, напротив, уничтожали всякое посредничество, становились в непосредственную связь с провидящим, всеобъемлющим, всеобщим существом, то есть они непосредственно отождествляли каждое отдельное существо с существом всеобщим.

Но понятие божества совпадает с понятием человечества. Все божественные определения, все определения, делающие бога богом, суть определения рода, определения, ограниченные отдельным существом, индивидом и не ограниченные в сущности рода и даже в его существовании, поскольку это существование соответственно проявляется только во всех людях, взятых как нечто собирательное. Мое знание, моя воля ограничены; но моя ограниченность не есть ограниченность для другого, не говоря уже о человечестве; то, что трудно для меня, легко для другого; то, что невозможно, непонятно для одной эпохи, понятно и возможно для другой. Моя жизнь связана с ограниченным количеством времени, жизнь человечества не ограничена. История человечества состоит не в чем ином, как в постоянной обеде над границами, которые в данное, определенное, время становятся границами человечества, то есть абсолютными, неодолимыми границами. Но будущее всегда оказывает, что мнимые границы рода были только границами индивидов. История наук, особенно философии и естествоведения, доставляет тому очень интересные данные. Было бы в высшей степени интересно и поучительно написать историю наук именно с этой точки зрения, чтобы показать всю несостоятельность тщетной мечты индивида ограничить свой род. Итак, род неограничен, ограничен только индивид.

В смысле религии и богословия род не представляется, конечно, безграничным, всеведущим и всемогущим, но только потому, что божественные свойства существуют лишь в воображении и образуют только предикаты, только выражения человеческого чувства и способности представления, как это показано в настоящей книге.

Но ощущать ограниченность тягостно; и индивид освобождается от нее в созерцании совершенного существа; это созерцание дает ему то, чего ему недостает. Бог у христиан есть не что иное, как созерцание непосредственного единства рода и индивида, всеобщей сущности и отдельного существа. Бог есть понятие рода как индивида, понятие или сущность рода; он как всеобщая сущность, как средоточие всех совершенств, всех качеств, свободных от действительных или мнимых границ индивида, есть в то же время существо отдельное, индивидуальное. «Сущность и бытие в боге тождественны», то есть он есть не что иное, как родовое понятие, родовая сущность, признаваемая месте с тем за бытие, за отдельное существо. Высшая идея с точки зрения религии ли богословия такова: бог не любит, он сам есть любовь; бог не живет, он есть жизнь; бог не есть существо справедливое, он – сама справедливость; бог не есть лицо, он – сама личность, род, идея, являющаяся непосредственно действительностью.

Вследствие такого непосредственного единства рода и индивидуальности, такого сосредоточения всех общих свойств и сущностей в одном личном существе бог есть нечто глубоко задушевное, восхищающее фантазию, тогда как идея человечества есть идея бездушная, потому что идея человечества кажется нам чем-то отвлеченным в противоположность действительному человечеству, которое рисуется нам в образе бесчисленного множества отдельных, ограниченных индивидов. Напротив, в боге душа успокаивается непосредственно, потому что здесь все соединено в одном, все дано сразу, то есть здесь род является непосредственно бытием, отдельным существом. Бог есть любовь, добродетель, красота, премудрость, совершенная, всеобщая сущность, как единое существо, как бесконечного объема род, как сосредоточенная квинтэссенция. Бог есть собственная сущность человека, следовательно, христиане отличаются от язычников тем, что они непосредственно отождествляют индивид с родом, тем, что у них индивид имеет значение рода и считается сам по себе совершенным бытием рода, тем, что они обожествляют человеческий индивид, делают его абсолютным существом.

Особенно характерное отличие христианства от язычества представляет отношение индивида к интеллекту, к рассудку.

Язычники считали рассудок универсальной сущностью, христиане индивидуализировали его; язычники видели в рассудке сущность человека, христиане – только часть самих себя. Поэтому язычники считали бессмертным, то есть божественным, только разум, род, а христиане – индивид. Отсюда само собой вытекает дальнейшее различие между языческой и христианской философией.

Наиболее определенное выражение, наиболее характерный символ этого непосредственного единства рода и индивидуальности в христианстве есть Христос, действительный бог христиан. Христос есть прообраз, сущее понятие человечества, совокупность всех нравственных и божественных совершенств, понятие, исключающее все отрицательное и несовершенное, чистый, небесный, безгрешный человек, человек рода, Адам Кадмон, но рассматриваемый не как полнота рода человеческого, а непосредственно как один индивид, как одно лицо. Христос, то есть христианский Христос религии, есть не центральный пункт, а конец истории. Это вытекает как из понятия о нем, так и из истории. Христиане ждали конца мира, конца истории. Сам Христос ясно и определенно предсказывает в Библии близкий конец мира вопреки всем лживым софизмам наших экзегетов. История покоится только на отличии индивида от рода. Там, где прекращается это отличие, прекращается и история, разум, смысл истории. Человеку остается только созерцание и усвоение этого осуществившегося идеала и неприкрытое стремление к распространению его – проповедь, что бог явился, и наступил конец мира.

Так как непосредственное единство рода и индивида простирается за пределы разума и природы, этот универсальный, идеальный индивид вполне естественно и неизбежно стал считаться сверхъестественным, небесным существом. Поэтому нелепо выводить из разума тождество рода и индивида; ведь только фантазия осуществляет это единство, фантазия, для которой нет ничего невозможного, та самая фантазия, которая творит чудеса; в самом деле, индивид есть величайшее чудо; будучи индивидом, он в то же время является идеей, родом, человечеством во всей полноте его совершенств и бесконечности. Поэтому так же нелепо отвергать чудеса, но принимать библейского или догматического Христа. Приняв принцип нельзя отрицать его неизбежных следствий.

Я умышленно говорю: непосредственное, то есть сверхъестественное, фантастическое, ибо посредственное, разумное, естественноисторическое единство рода и индивида основывается только на половом моменте. Я человек только как мужчина или как женщина или – или, или свет или тьма, или мужчина или женщина таково творческое слово природы. Но для христианина действительный человек, женщина или мужчина, есть только «животное» его идеал его сущность есть кастрат – человек бесполый; ведь для него человек в смысле рода, есть не что иное, как олицетворённое бесполое существо, противоположность мужчины и женщины, так как и то и другое – люди.

О полном отсутствии в христианстве понятия рода особенно

свидетельствует характерное учение его о всеобщей греховности людей. Это учение основано на требовании, чтобы индивид не был индивидом, а это требование в свою очередь коренится в предположении, что индивид сам по себе есть совершенное существо, исчерпывающее выражение или бытие рода. Здесь

совершенно отсутствует объективное созерцание, сознание того, что «ты» относишься к совершенству "Я", что люди только совместно образуют человека и являются тем, чем может и должен быть человек. Все люди грешны. Я допускаю это; но все они грешат по-разному между ними наблюдается очень большое, существенное различие. Один человек имеет склонность ко лжи, другой – нет; он скорее пожертвует своей жизнью, чем нарушит свое слово или солжет; третий любит выпить, четвертый любит женщин, пятый свободен от всех этих недостатков или по милости природы или благодаря энергии своего характера.

Таким образом, люди взаимно дополняют один другого не только в

физическом и интеллектуальном, но и в моральном отношении, благодаря чему в целом они являются тем, чем они должны быть, и представляют собой совершенного человека.

Так, например, у сиамцев ложь и обман составляют врожденные пороки, но им же присущи и добродетели, которых нет у других народов, свободных от этих пороков сиамцев.

Поэтому общение облагораживает и возвышает; в обществе человек невольно, без всякого притворства, держит себя иначе, чем в одиночестве. Любовь, особенно половая любовь, творит чудеса. Муж и жена взаимно исправляют и дополняют друг друга и, только соединившись, представляют собой род, то есть совершенного человека. Любовь немыслима вне рода. Любовь есть не что иное, как самоощущение рода, выраженное в половом различии. Реальность рода, служащая вообще только объектом разума, предметом мышления, становится в любви объектом чувства, истиной чувства, ибо в любви человек выражает недовольство своей индивидуальностью, постулирует существование другого как потребность сердца и причисляет другого к своему собственному существу, признает жизнь, связанную с ним любовью, жизнью истинно человеческой, соответствующей понятию человека, то есть рода. Личность недостаточна, несовершенна, слаба, беспомощна; а любовь сильна, совершенна, удовлетворена, спокойна, самодовольна, бесконечна, так как в любви самоощущение индивидуальности обращается в самоощущение совершенства рода. Но и дружба действует так же, как любовь, по крайней мере там, где она является истинной, искренней дружбой и носит характер религии, как это было у древних. Друзья дополняют друг друга; дружба есть залог добродетели, даже больше: она есть сама добродетель, но добродетель общественная. Дружба возможна только между людьми добродетельными, как говорили ещё древние. Но для нее не нужно совершенного сходства или равенства, а скорее она требует различия, так как дружба покоится на стремлении к пополнению себя. Благодаря другу человек дополняет то, чего ему недостает. Дружба искупает недостатки одного добродетелями другого. Друг испрашивает оправдания для друга перед богом. Как бы ни был порочен человек сам по себе, его хорошие задатки обнаруживаются в том, что он ведет дружбу с людьми достойными. Если я сам не могу быть совершенным существом, то я по крайней мере ценю добродетель и совершенство в других. Поэтому, если когда-нибудь бог пожелает судить меня за мои грехи, слабости и ошибки, я выставлю ему в качестве защитника и посредника добродетели моего друга. Бог оказался бы существом деспотическим и неразумным, если бы осудил меня за грехи, которые хотя я и совершил, но сам же осудил их, любя своих друзей, свободных от этих грехов.

У индусов (по закону Ману) «почитается совершенным человеком тот, кто состоит из трех соединенных лиц: из своей жены, себя самого и своего сына. Ибо муж и жена, отец и сын суть едино». Также и ветхозаветный земной Адам сознает себя несовершенным без жены и стремится к ней. Но Адам новозаветный, христианский, рассчитывающий на кончину этого мира, не имеет уже половых стремлений и функций.

Но если уже дружба, любовь делают из несовершенного существа существо хотя бы относительно совершенное, то тем более грехи и ошибки отдельного человека должны исчезнуть в самом роде, который только в человечестве в целом получает надлежащее бытие и лишь поэтому является предметом разума. Жалобы на грехи раздаются только там, где человеческий индивид в своей индивидуальности считает себя существом по себе совершенным, абсолютным, не нуждающимся в другом существе для реализации рода, для реализации совершенного человека, где место сознания рода заступило исключительное самосознание индивида, где индивид перестал смотреть на себя, как на часть человечества, не отличает себя от рода и потому свои грехи, свою ограниченность и свои слабости считает грехами, ограниченностью и слабостями самого человечества. Но тем не менее человек не может совершенно утратить сознание рода, потому что его самосознание существенно связано с сознанием других людей. Поэтому там, где род не является человеку как род, он является ему как бог. Человек возмещает отсутствие понятия рода понятием бога, как существа, свободного от всех ограничений и недостатков, которые удручают индивида и, по его мнению, даже самый род, так как здесь индивид отождествляется с родом. Но такое свободное от индивидуальной замкнутости, неограниченное существо есть не что иное, как род, открывающий бесконечность своей сущности в том, что он осуществляет себя в бесчисленном множестве разнообразных индивидов. Если бы все люди были абсолютно равны, то между родом и индивидом, разумеется, не было бы различия. Но тогда существование множества людей было бы чистой роскошью; цель рода достигалась бы при помощи одного лица; все человечество могло бы быть заменено одним человеком, наслаждающимся счастием бытия.

«Только все люди в совокупности, – говорит Гете слова, которые однажды уже где-то я цитировал, но здесь не могу воздержаться, чтоб не повторить их, – познают природу; только все люди в совокупности любят человеческое».

Разумеется, сущность человека есть нечто единое. Но эта сущность бесконечна; поэтому её действительное бытие является бесконечным, взаимно дополняющим себя разнообразием, в котором открывается богатство сущности. Единство в сущности есть многообразие в бытии. Между мною и другим, – а другой есть представитель рода, и, даже будучи один, он заменяет мне потребность во многих других, имеет для меня универсальное значение, является как бы уполномоченным человечества и говорит мне, одинокому, как бы от его имени, поэтому я даже в обществе одного лица веду общественную, человеческую жизнь, – между мною и другим имеется существенное, качественное различие. Другое есть мое «ты» – хотя это относится к обеим сторонам – мое второе "Я", объектированный для меня человек, мое вскрытое внутреннее "Я", око, видящее самого себя. Благодаря другому я сознаю впервые человечество, узнаю и чувствую, что я человек; любовь к нему доказывает мне, что он необходим мне, а я необходим ему, что мы оба не можем существовать друг без друга, что только общение создает человечество. Кроме того, между "Я" и «ты» существует также качественное, критическое различие в моральном смысле. Другой есть моя объективированная совесть: он укоряет меня моими недостатками, даже когда не называет их открыто: он – мое олицетворенное чувство стыда. Сознание нравственного закона, права, приличия, истины тесно связано с сознанием другого. Истинно только то, в чем другой соглашается со мной – единомыслие есть первый признак истины, но только потому, что род есть последнее мерило истины. Если я мыслю только в меру моей индивидуальности, мое мнение не обязательно для другого, он может мыслить иначе, мое мнение есть случайное, субъективное. Но если я мыслю согласно мерилу рода, значит я мыслю так, как может мыслить человек вообще и, стало быть, должен мыслить каждый в отдельности, если он хочет мыслить нормально, закономерно и, следовательно, истинно. Истинно то, что соответствует сущности рода; ложно то, что ему противоречит. Другого закона для истины не существует. Но другой в отношении меня есть представитель рода, уполномоченный множества других; его суждение может иметь для меня даже большее значение, чем суждение бесчисленной толпы. «Пусть мечтатель приобретает столько учеников, сколько песчинок в море, но песок остается песком; а жемчужиной мне будешь ты, мой разумный друг!» Поэтому согласие другого служит для меня признаком закономерности, всеобщности, истинности моих мыслей. Я не могу настолько отрешиться от себя, чтобы судить о себе совершенно свободно и беспристрастно, а суждение другого беспристрастно; благодаря ему я исправляю, дополняю, расширяю свое собственное суждение, свой собственный вкус, свое собственное знание. Одним словом, между людьми существует качественное, критическое различие. Но христианство уничтожает это качественное различие, оно подгоняет всех людей под одну мерку, рассматривает их как один и тот же индивид, потому что не знает различия между родом и индивидом; христианство признает для всех людей без различия одно и то же средство спасения и видит во всех один и тот же основной и наследственный грех.

Благодаря исключительной субъективности христианство не признает рода, в котором именно и заключается разрешение, оправдание, примирение и спасение от грехов и недостатков индивидов. Христианству для победы над грехом понадобилась сверхъестественная, особая, опять-таки личная, субъективная помощь. Если я один составляю род, если кроме меня нет других, качественно отличных от меня людей или, что то же, если нет различия между мной и другим, если все мы совершенно равны, если мои грехи не нейтрализуются и не парализуются противоположными качествами других людей, тогда, конечно, мой грех есть вопиющий позор, возмутительное преступление, которое можно искупить только необычайным, нечеловеческим, чудесным средством. Но, к счастью, существует путь естественного примирения: другой индивид сам по себе есть посредник между мной и священной идеей рода. «Человек человеку бог». Мои грехи уже потому оказываются введенными в свои границы и обращаются в ничто, что они только мои грехи и не являются сверх того грехами других людей.